Красная площадь. Юрий Гагарин перед отъездом на космодром.

    В 21 час 50 минут Евгений Анатольевич проверил кровяное давление, температуру, пульс. Все нормально - давление: 115 на 75, температура: 36,7; пульс: 64.
    - Теперь спать,- сказал он.
    - Спать? Пожалуйста,- покорно ответил я и лег в постель.
    Вместе со мной в комнате на другой койке расположился Космонавт Два. Уже несколько дней мы жили по одному расписанию и во всем походили на братьев-близнецов. Да мы и были братьями: нас кровно связывала одна великая цель, которой мы отныне посвятили свои жизни.
    Мы перекинулись двумя-тремя шутками.

    Вошел Евгений Анатольевич.
    - Мальчики, может быть, вам помочь спать? - спросил он, опуская руки в карманы белоснежного халата.
    В один голос мы отказались от снотворного. Да у него, наверное, и не было с собой таблеток: он был уверен, что мы откажемся их глотать. Хороший врач, он знал потребности своих пациентов. Ходили слухи, что, когда летчик, у которого болела голова, просил у него пирамидон, он давал порошок соды, пациент выпивал ее, и головную боль снимало, как рукой.
    Минут через семь я уснул.

    После полета Евгений Анатольевич рассказывал, что, когда он через полчаса потихоньку вошел в спальню, я лежал на спине и, приложив к щеке ладонь, безмятежно спал. Космонавт Два тихо спал на правом боку. Ночью доктор еще несколько раз заглядывал к нам, но мы этого не слышали и, как он говорил, ни разу не переменили позы.
    Спал я крепко, ничто меня не тревожило, и ничего не приснилось. В три часа ночи пришел Главный Конструктор, заглянул в дверь и, убедившись, что мы спим, ничего не сказав, ушел. Рассказывали, что в руках у него был последний номер журнала "Москва", он не мог уснуть и читал далеко за полночь.

    Евгений Анатольевич не сомкнул глаз и проходил вокруг дома всю ночь. Его тревожили проезжавшие по дороге автомашины и звуки, нет-нет да и долетавшие сюда из монтажного цеха; но мы спали, как новорожденные младенцы, и ничего не слышали и обо всем этом узнали после.

    В 5.30 Евгений Анатольевич вошел в спальню и легонько потряс меня за плечо.
    - Юра, пора вставать,- услышал я.
    - Вставать? Пожалуйста...
    Я моментально поднялся; встал и Космонавт Два, напевая сочиненную нами шутливую песенку о ландышах.
    - Как спалось? - спросил доктор.
    - Как учили,- ответил я.
    После обычной физзарядки и умывания завтрак из туб: мясное пюре, черносмородиновый джем, кофе.

    Начались предполетный медицинский осмотр и проверка записей приборов, контролирующих физиологические функции. Все оказалось в норме, о чем и был составлен медицинский протокол.
    Подошла пора облачаться в космическое снаряжение. Я надел на себя теплый, мягкий и легкий комбинезон лазоревого цвета. Затем товарищи принялись надевать на меня защитный ярко-оранжевый скафандр, обеспечивающий сохранение работоспособности даже в случае разгерметизации кабины корабля.
    Тут же были проверены все приборы и аппаратура, которыми оснащен скафандр. Эта процедура заняла довольно продолжительное время. На голову я надел белый шлемофон, сверху - гермошлем, на котором красовались крупные буквы: "СССР".

Юрий Гагарин перед тренировочным прыжком с парашютом

    Одним из снаряжающих меня в полет был заслуженный парашютист Николай Константинович, обучавший космонавтов сложным прыжкам с парашютом. Его советы были ценны: ведь он уже несколько раз катапультировался из самолетов с креслом, подобным установленному в космическом корабле и также снабженным специальным парашютным устройством.
    Это было тем более важно, что по программе первого космического полета для большей надежности на случай посадки корабля на не совсем удобной для этого площадке был принят вариант, при котором на небольшой высоте космонавт катапультировался с борта корабля и затем, отделившись от своего кресла, приземлялся на парашюте.
    Корабль же совершал нормальную посадку.

    Пришел Главный Конструктор.
    Впервые я видел его озабоченным и усталым - видимо, сказалась бессонная ночь. И все же мягкая улыбка витала вокруг его твердых, крепко сжатых губ. Мне хотелось обнять его, словно отца. Он дал мне несколько рекомендаций и советов, которых я еще никогда не слышал и которые могли пригодиться в полете. Мне показалось, что, увидев космонавтов и поговорив с ними, он стал более бодрым.

    - Все будет хорошо, все будет нормально,- сказали мы с Космонавтом Два одновременно.

    Люди, надевавшие на меня скафандр, стали протягивать листки бумаги, кто-то подал служебное удостоверение - каждый просил оставить на память автограф. Я не мог отказать и несколько раз расписался.

На тренировках в скафандре

    Подошел специально оборудованный автобус. Я занял место в "космическом" кресле, напоминавшем удобное кресло кабины космического корабля. В скафандре есть устройства для вентиляции, к ним подаются электроэнергия и кислород. Вентиляционное устройство было подключено к источникам питания, установленным в автобусе. Все работало хорошо.
    Автобус быстро мчался по шоссе. Я еще издали увидел устремленный ввысь серебристый корпус ракеты, оснащенной шестью двигателями общей мощностью в двадцать миллионов лошадиных сил. Чем ближе мы подъезжали к стартовой площадке, тем ракета становилась все больше и больше, словно вырастая в размерах. Она напоминала гигантский маяк, и первый луч восходящего солнца горел на ее острой вершине.

    Погода благоприятствовала полету.
    Небо выглядело чистым, и только далеко-далеко жемчужно светились перистые облака.
    - Миллион километров высоты, миллион километров видимости,- услышал я.
    Так мог сказать летчик.

(Продолжение)