"Тихий Дон" как мыльная опера
(Борис Кагарлицкий)
...Как известно, Григорий Мелехов на протяжении романа несколько раз меняет свои политические взгляды, то проникаясь симпатией к большевикам, то восставая против них, то опять к ним переходя.
Тема перехода с одной воюющей стороны на другую вообще регулярно повторяется в довоенных советских произведениях, посвященных Гражданской войне (достаточно вспомнить "Белую гвардию" Михаила Булгакова и "Хождение по мукам" Алексея Толстого).
Собственно, эти неоднократные переходы - воинских частей, регионов и целых социальных групп - как раз и составляли в значительной мере суть Гражданской войны, которую очень четко и достоверно продемонстрировал Шолохов.
То, что происходило на самом деле, очень мало похоже на парадную версию революции, нарисованную послевоенными советскими историками, но еще меньше - на антибольшевистскую сатиру, заменившую исторический анализ на исходе ХХ века.
Русская революция началась с краха продовольственного снабжения.
Не получивший хлеба Петербург восстал против царского режима, но уже спустя несколько месяцев обнаружилось, что республиканское Временное правительство решить проблему снабжения городов так же не в состоянии, как и царское...
...Большевики, прекратив войну и дав крестьянам землю, на некоторое время получили массовую народную поддержку.
Не случайно, возвращающийся с фронта Григорий Мелехов им симпатизирует, как и миллионы других солдат, получивших возможность вернуться из окопов Первой мировой.
Но уже к весне 1918 года обнаружилось, что большевистский режим должен решить еще одну проблему, с которой его предшественники не справились: надо было накормить города.
В царской России существовал, как сейчас бы сказали, явный диспаритет цен между городом и деревней.
Иными словами, цены на промышленные товары были завышены, а цены на продовольствие занижены.
За счет этой системы петербургские администраторы, включая графа Витте и Петра Столыпина, осуществляли перераспределение средств, финансируя развитие промышленности, поддерживая зерновой экспорт и за его счет укрепляя рубль.
В ходе войны этот порядок не только рухнул, но и сменился новым положением дел, когда продовольствие стало непомерно дорогим, а город просто не мог предложить селу достаточного количества товаров.
Пытаясь решить эту проблему путем печатания бумажных денег, Временное правительство довело дело до гиперинфляции, от чего положение стало только хуже: в деревне новые бумажки вообще брать перестали (как ни странно, царские банкноты продолжали хождение, по привычке ценились как "настоящие" деньги).
Судьба совзнаков была не намного лучше, чем судьба керенок.
Однако у города было неоспоримое преимущество: здесь производили оружие и боеприпасы, формировали регулярную армию.
Единственный выход состоял в том, чтобы зерно, которое не хотят продавать, забирать силой.
Проект этот рассматривался еще царским правительством, но показался слишком рискованным. Так же не решилось на это и Временное правительство.
А большевикам терять было нечего, они ввели "продразверстку". Проще говоря, стали отбирать зерно.
Если у крестьян во внутренних губерниях еще была свежа память, что большевики дали землю, то у казаков земля была своя.
Потому восстали они против большевистских конфискаций с единодушием, которое в свою очередь убедило красных в том, что перед ними "сплошная реакционная масса", с которой нет смысла особенно церемониться.
Комиссары советской республики на Кубани и на Дону добросовестно повторяли опыт французских якобинцев в Вандее, добившись совершенно аналогичного результата.
А именно - всеобщего восстания.
Судьба Григория Мелехова, таким образом, возглавившего на хуторе бунт против красных, лишь повторяла общую траекторию.
Однако белые, захватив значительную часть территории России, столкнулись ровно с той же проблемой, что и все предыдущие администрации: им надо было кормить города.
Чем большую территорию они контролировали, тем острее стояла проблема. Начались реквизиции, не сильно отличавшиеся от большевистских.
В довершение всего на территориях белых пытались восстановить свою власть помещики.
Мужик быстро смекнул, что и белые и красные отбирают зерно, но красные, по крайней мере, дали землю, а с белыми он рискует потерять и ее.
В итоге массовые восстания и партизанские действия развернулись снова, теперь уже в тылу у белых.
Если до того переходили от красных к белым, то теперь стала набирать силу обратная тенденция.
Сомнения начинают посещать и шолоховского Мелехова.
Другое дело, что для каждого отдельного участника событий каждый очередной поворот оказывался все более сложным: была пролита кровь.
В конечном счете на фоне краха белых герой Шолохова сам переживает личную и семейную катастрофу, которую автор подает нам как своего рода искупление.
Советская власть торжествует, поскольку в конечном итоге оказалась (несмотря на все свои репрессии) более народной, чем ее противники.
Неудивительно, что такой роман был в Советском Союзе вполне "политически корректен", а описание жестокостей красных комиссаров лишь придавало повествованию многомерность и убедительность, отсутствовавшую в более поздних, славословивших революцию произведениях.
Увы, именно эта логика неприемлема для идеологии 1990-х.
Поскольку главная идейная линия романа оказывается в очевидном противоречии с господствующей тогда конъюнктурой, фильм становится невнятным и местами просто бессмысленным.
Эпизоды, которые должны повествовать о политической и военной борьбе, просто следуют один за другим безо всякой связи. Ничто ниоткуда не вытекает и не из чего не следует.
Единственное, что осталось от эпического романа, - это любовная линия. Но если нужно было снять историю о том, как две женщины не поделили одного мужчину, зачем понадобился "Тихий Дон"?
От "ЗЛ":
Как мы могли заметить, в данном отрывке статьи Б. Кагарлицкого практически не говорится о фильме "Тихий Дон".
Это не случайно.
Кто интересуется мнением автора о фильме, тоже весьма интересным и тщательно проработанным, может сделать это
здесь.
Я же извлек из всей работы только ту ее часть, которая касается истории гражданской войны.
Потому что мне никогда не приходилось слышать такого краткого, четкого и ясного объяснения одного из самых сложнейших вопросов в нашей новейшей истории.
Честно сказать, что и такой бескомпромиссной постановки вопроса мне тоже не приходилось слышать.
Хотя в том или ином виде он то и дело возникал.
Но ответы на этот очень неудобный вопрос всячески затушевывались, размазывались и в конечном итоге сводились к психологическим нюансам, к тому, что новое и прогрессивное всегда рождается в муках, что человек сложен и подвержен эмоциям и потому имеет привычку менять точку зрения, колебаться и менять уже принятые решения.
Все это правильно, но неполно.
Блестящее исследование Б.Кагарлицкого подводит под "тонкую психологичность" железную логическую базу, и это главное.
А кино... что - кино? Кино очень слабенькое.
В качестве ликбеза по русской истории для западного зрителя оно, возможно, и сошло бы, но попытка сделать из него эпохальное событие российского экрана с блеском провалилась.
И это справедливо.
О "Тихом Доне"
Тихий дурДом
Тихий дурДом (продолжение)
Тихий дурДом (окончание)
Тихий дурДом (первая серия)
Тихий дурДом (вторая серия)
"Тихий Дон" (загадка создания)
Обложка
Предыдущий номер
Следующий номер
|