Реклама Rambler's Top100 Service     Все Кулички
 
Заневский Летописец
 
    Виртуальный орган невиртуальной жизни
     Шестой год издания 24.01.2005         N 1232   

Батюшков
(Лев Озеров)

Рис. Юрия Иванова

 

    Есть портреты Батюшкова и Пушкина, на которых легко отметить их схожесть, схожесть как бы двух братьев - старшего и младшего.

    Это разительное внешнее сходство, обращающее - на себя сугубое внимание, подкрепляется сходством куда более существенным - духовным, творческим, психологическим (для этого надо углубиться в тексты).

    Оно важно для нашего восприятия. Певучесть пушкинской речи слышится у Батюшкова уже в самом начале XIX века.

   
Одно из своих стихотворений Батюшков назвал "Мой гений" (1815):

О, память сердца!
Ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальней.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
    Эта мелодика предсказывает мелодику "Для берегов отчизны дальной" или "Я помню чудное мгновенье".
    Читатели середины и особенно второй половины XIX века будут приписывать эти стихи Пушкину. В заблуждение был введен даже такой просвещенный человек и поэт, как Аполлон Майков.
    На общность душевного и стихотворного строя Батюшкова и Пушкина указывал Белинский: "Это еще не пушкинские стихи, но после них уже надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских..."
    Речь шла у Белинского о стихотворении Батюшкова "Вакханка" (1815):
Все на праздник Эригоны
Жрицы Вакховы текли;
Ветры с шумом разнесли
Громкий вой их, плеск и стоны.
В чаще дикой и глухой
Нимфа юная отстала;
Я за ней - она бежала
Легче серны молодой.
    Наш слух привык к сочетанию имен: Батюшков и Пушкин.
    О первом говорится порой только лишь как о предшественнике второго. И этого было бы достаточно для того, чтобы прочно войти в историю поэзии. Пушкин до Пушкина...
    Все, что у Батюшкова было намеком, предчувствием, догадкой, стало у Пушкина осознанной мыслью, творческой позицией.
    Ныне историкам литературы сравнительно нетрудно установить преемственность Пушкина от Батюшкова. Да и Пушкин хорошо знал своего предтечу.
    А ведь Батюшков, особенно в первые годы их знакомства, мог о своем преемнике только догадываться.

    Известно, что Батюшков познакомился с лицеистом Пушкиным в 1815 году.
    В следующем году автор "Опытов" пытается предостеречь юношу Пушкина от увлечения вакхическими мотивами, внушенными ему стихами... Батюшкова.
    Далее он интересуется судьбой "Руслана и Людмилы" и в письме из Италии (1819) спрашивает: "Просите Пушкина, именем Ариоста, выслать мне свою поэму, исполненную красот и - надежды, если он возлюбит славу, паче рассеяния".
    Батюшков был любимым автором Пушкина-лицеиста, его "Городок" написан, несомненно, под влиянием "Моих пенатов".
    Но неверно ограничивать влияние Батюшкова на Пушкина только лицейскими годами, как это делали исследователи.

    Вместе с Жуковским Батюшков подготовил романтизм Пушкина и в еще большей степени, чем автор "Светланы" и "Людмилы", реализм его.
    Говоря о романтизме, нельзя забывать, что именно Батюшков первым перевел на русский язык отрывок из Байрона в ту пору, когда английский поэт только входил в моду. Этот перевод ("Есть наслаждение и в дикости лесов...") настолько пришелся по душе Пушкину, что был им собственноручно переписан.

    Влияние Батюшкова на Пушкина было длительным. Не только в лицейский период, но и в последние годы творческой деятельности Пушкин обращался к поэзии Батюшкова.
    Порой это не влияние, а общность мотивов, сходство художественных натур Батюшкова и Пушкина.
    Тема ухода от светской суеты в сельскую тишь и в уединение, выраженная в стихотворении Батюшкова "Таврида", становится излюбленной в пушкинской лирике последнего периода ("Давно, усталый раб, замыслил я побег в обитель дальную трудов и чистых нег...", 1834).

    Первую беглую зарисовку образа молодого человека, напоминающего позднейшего Онегина, находим у Батюшкова.
    В "Прогулке по Москве" он говорит о "добром приятеле".

Который с год зевал на балах богачей.
Зевал в концерте и в собранье,
Зевал на скачке, на гулянье,
Везде равно зевал...
    Этот выхваченный из жизни характер станет со временем типическим образом и властно заявит о себе в русской литературе.
    Как же не узнать в этом "добром приятеле", фланировавшем по проспектам и кочевавшем с концерта на скачки, того, который "равно зевал средь модных и старинных зал"!
    Описание утра в том же "Евгении Онегине" перекликается с картиной из стихотворения Батюшкова "Странствователь и домосед".

    (Журнал "Смена", номер 11, июнь, 1987 год)

(Продолжение)


Обложка      Предыдущий номер       Следующий номер
   А Смирнов    ©1999-2005
Designed by Julia Skulskaya© 2000