"Утешится безмолвия печаль"
Пушкин и Жуковский
История дружбы
(Натан Эйдельман)
(Начало)
...Ты создан попасть в боги - вперед!
Крылья у души есть!..
...Быть Сверчку орлом и долететь ему до солнца!
И сердцем отвечать
на дружбы глас священный?..
(В.Жуковский - А.Пушкину)
В четвертый раз...
С тех пор прошло восемь лет.
Жуковский, искренне считавший, что Пушкину пристало быть во дворце, у трона, радовался "перемирию", некоторым милостям, что великий поэт получал во дворце.
Разумеется, смешно преувеличивать здесь влияние старшего на младшего; усилия Жуковского потому лишь встречали известное сочувствие Пушкина, что он сам в этот период был склонен к иллюзиям, сам находил пользу и резон в общении с верховной властью.
Жуковский, без сомнения, легче принимал существующий порядок вещей; однако важно обратить внимание на существенную черту "придворного поведения" двух поэтов.
Каждый считал абсолютно необходимым сохранение личного достоинства перед царем и правительством.
Обучая наследника, Жуковский вздыхает о его суетности, легкомыслии; разговаривает с ним довольно строго, откровенно; на Благовещеньи, когда будущий Александр II, по обычаю, выпускает на волю птичку, учитель говорит, что когда-нибудь, возможно, он так же освободит крестьян...
Жуковский угадал хотя и не дожил, хотя крепостные были освобождены, конечно, вследствие более серьезных причин, чем воспоминания царя о своем учителе...
Пока же в начале 1830-х, "царедворец" Жуковский часто вступает в конфликты с царем и Бенкендорфом, "предстательствуя" за тех или иных лиц.
Подобный эпизод разыгрался, например, в начале 1832 года, когда Жуковский поручился за "благонамеренность" молодого, талантливого, благородного литератора Ивана Киреевского (подвергшегося преследованию за свой журнал "Европеец"). Николай I, рассерженный "упрямством" главного наставника своего сына, спросил: "А за тебя кто поручится?"
Между царем и Жуковским произошла сцена, вследствие которой Жуковский заявил, что коль скоро и ему не верят, то он должен тоже удалиться; на две недели он приостановил занятия с наследником. Николай извинился, помирился, но "Европеец" не был разрешен.
Инцидент как бы исчерпан - до новых попыток заступничества.
В начале 1834 года Жуковскому тем не менее казалось, будто положение Пушкина достаточно твердое, благоприятное, безоблачное.
Правда, поэта только что сделали камер-юнкером; но при том царь сказал В. Ф. Вяземской, что надеется - Пушкин "принял по-хорошему свое назначение. До сих пор он сдержал данное мне слово, и я был доволен им".
29 января 1834 года Жуковский беззаботно приглашает Пушкина к себе на именины: |
"... и будет у меня ввечеру семейство Карамзиных, Мещерских и Вяземских; и будут у меня два изрядных человека графы Вьельгорские, и попрошу Смирнову с собственным ее мужем; да, может быть, привлеку и привлекательную Дубенскую; вследствие сего прошу и тебя с твоею грациозною, стройносозданною, богинеобразною, мадонистою супругою пожаловать ко мне завтра (во вторник) в 8-мь часов откушать чаю с бриошами и прочими вкусными причудами; да скажи об этом и домашнему твоему Льву.
Уведомь, будешь ли, а я твой богомолец Василий".
|
| |
Письмо писано 29 января, в день рождения Жуковского. Ровно за три года до смерти Пушкина.
|
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать...
|
|
Веселое приглашение за пять месяцев до вспышки, открывавшей финальную трагедию...
Весной на почте вскрыли письмо Пушкина к жене, доставили текст Николаю, и царь охотно прочитал да еще выразил неудовольствие следующими строками (о двух Александрах - старшем сыне Николая I и старшем сыне Пушкина):
|
"К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди: и мне, вероятно, его не видать...
Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой; с моим тезкой я не ладил.
Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи и ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет".
|
| |
Пушкин узнает о перехвате своего письма и 10 мая записывает:
|
|
"Несколько дней тому получил я от Жуковского записочку из Царского Села. Он уведомил меня, что какое-то письмо мое ходит по городу и что государь об нем ему говорил".
|
| |
Пушкин занес далее в дневник гневные строки по поводу этой истории:
|
"Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью.
Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного.
Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства!
Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться - и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина!
Что ни говори, мудрено быть самодержавным".
|
| |
Пушкин демонстративно подает в отставку. 30 июня 1834 года Бенкендорф от имени царя передал разрешение на отставку; в архивы же доступ запрещался, "так как право сие может принадлежать единственно людям, пользующимся особенною доверенностию начальства".
Тогда-то в эти дела горячо вмешивается Василий Андреевич Жуковский.
Все его усилия были направлены к примирению сторон.
В ход пущено многое: Пушкину, к примеру, доказывается "глупость" его поведения; за этой формулой скрыта мысль, постоянно обсуждаемая двумя поэтами, - о необходимости служить России, пренебрегая мелкими уколами, неприятностями.
Пушкин, по мнению Жуковского, как бы ставил свое, личное благо выше общего.
Кроме того, затронут чувствительный для Пушкина мотив "неблагодарности", то есть "забывчивости": царь, мол, в 1826-м отпустил на волю, "облагодетельствовал"...
Наконец Жуковский добивается у царя фразы: "...пускай он (Пушкин) возьмет назад свое письмо", и это толкуется лестно для пушкинского самолюбия: "по всему видно, что ему (царю) больно тебя оттолкнуть от себя".
Жуковского позже не раз упрекнут потомки, что не следовало Пушкина уговаривать, что отставка была бы "спасением"...
Надо думать, после и сам Жуковский не раз себя казнил, что "не отпустил" друга-поэта; однако "вмешательство" Жуковского в дело об отставке, - как верно отмечается Р. В. Иезуитовой, автором одной из недавних работ - было вызвано вовсе не стремлением внушить Пушкину "верноподданнические" чувства или же "сыграть на руку" царю.
В защиту Жуковского можно снова сказать, что, если бы Пушкин принял решение твердое (как в дни его последней дуэли), то ни Жуковский, ни кто другой не смогли бы на него повлиять.
Меж тем в 1834-м старший поэт хорошо знал, что младший и сам не уверен в точности своих действий; что с архивами связаны главные творческие планы Пушкина (Пугачев, Петр I), отставного же к секретным бумагам не допустят; что, наконец, без помощи царя будет чрезвычайно мудрено распутать сложнейшие домашние финансовые обстоятельства.
Трижды в эти июльские дни 1834 года Жуковский заставил Пушкина переписать прошение.
Чувствуя свою правоту, поэт вынужден был извиняться за "легкомыслие".
Впрочем, даже в третьем варианте послания Бенкендорфу, которое Жуковский счел пригодным для предъявления монарху, Пушкин нашел возможность намекнуть на обиды и несправедливости:
|
|
"Если в течение этих восьми лет мне случалось роптать, то никогда, клянусь, чувство горечи не примешивалось к тем чувствам, которые я питал к государю".
|
| |
Наиболее же откровенно Пушкин высказался в письме к Жуковскому, написанном в тот же день, 6 июля 1834 года:
|
|
"Теперь, отчего письма мои сухи? Да зачем же быть им сопливыми? Во глубине сердца своего я чувствую себя правым перед государем; гнев его меня огорчает, но чем хуже положение мое, тем язык мой становится связаннее и холоднее. Что мне делать? просить прощения? хорошо; да в чем?"
|
| |
Пушкин извинялся, не чувствуя вины.
(Журнал "Смена", номер 12, 1987 год)
(Продолжение)
Обложка
Предыдущий номер
Следующий номер
|
|
