И вдруг - бросил службу, записался в студенты только что открытой Антоном Рубинштейном консерватории.
    Родные всполошились, дядюшка, старый служака, кричал: "Срам-то какой: Петька променял юриспруденцию на гудок!"

    Да Чайковский и сам толком едва ли мог что-то объяснить. Он знал только одно: без музыки ему не жить.
    Еще в детстве, если он вечером "фантазировал", сидя у рояля, его потом сводила с ума бессонница, и он плакал, держась за голову:
    - Она у меня здесь, здесь, эта музыка!..

    После окончания консерватории он едва сводил концы с концами: бегал по урокам и перебивался случайными заказами.
    Поэтому неожиданное письмо с просьбой о нескольких фортепьянных переложениях и обещанием щедрого гонорара было счастливой находкой. К тому же приятно было прочитать, что заказчица, известная в Москве миллионерша фон Мекк, в восторге от его сочинений.

Петр Ильич Чайковский

    Чайковский выполнил работу и вместе с деньгами получил еще одно письмо - объяснение в любви. Поначалу это его испугало, но любовь Надежда Филаретовна предлагала исключительно платоническую, по переписке, и он успокоился.
    При его отношении к женщинам лучшего друга даже выдумать было нельзя: она платила ему по полторы тысячи в месяц и ничего не требовала взамен, кроме писем. Он писал ей о музыке, о религии, душе, чувствах, объяснял свои произведения...

    В течение 13 лет Чайковский видел свою благодетельницу всего несколько раз, да и то лишь мельком, но она всегда оставалась самым близким человеком.
    Других не было.
    Потому что он вечно боялся, как бы не открылась его главная, сокровенная тайна, его слабость. Даже на склоне дне, убеленный сединами и возвеличенный мировой славой, он по-прежнему опасался остаться наедине с кем-нибудь из юношей.

    Именно из-за этой своей болезни Чайковский еще смолоду обрек себя на полное одиночество.
    Оно терзало его всю жизнь.
    Он пытался глушить себя коньяком и как-то раз даже чуть не покончил с собой.
    Одиночество гнало его от порога к порогу. Вечный странник, он колесил по всей Европе, жил в Петербурге, в Москве, в полюбившемся одно время Клину, в старых русских усадьбах...
    Начиная с Четвертой симфонии, что бы ни писал, всякий раз все настойчивее звучали мелодии одиночества.

    В октябре 1893-го Чайковский привез в столицу Шестую симфонию, которую назвал "Патетической".
    После генеральной репетиции великий князь Константин Константинович, поэт К.Р., влетел в артистическую с заплаканными глазами:
    - Петр Ильич, что вы наделали, ведь это же реквием!

    На премьере Чайковский стоял за дирижерским пультом, по своему обыкновению зажав палочку в кулак.
    Когда затих последний звук, он медленно повернулся к публике. Наэлектризованный зал напряженно молчал, и в этой мертвой тишине то тут, то там явственно слышались едва сдерживаемые рыдания.

    Жить Чайковскому оставалось девять дней.
    Музыка, как и стихи, почти всегда пророчество, и зачастую сбывается оно очень быстро.