Хотя спектр характеров был наиполнейший.
    Были и зануды, от одного вида которых у окружающих сводило скулы, были, как теперь говорят, "тормоза" (что значительно точнее передает свойства характера, чем существующее ранее определение - тугодумы), были шебутные искатели Истины и Правдолюбцы, были прилизанные отличники, были разгильдяи из разгильдяев, были молчуны и нелюдимы, и была парочка бретеров, готовых драться по любому поводу с кем угодно и когда угодно.

    С одним из них мне довелось подружиться.

    Словарь определяет слово "бретер" (пишется через е с двумя точками во втором слоге) как дуэлянт, задира, скандалист. Самый, наверное, известный сейчас бретер - это Сирано де Бержерак.
    Современники утверждали, что бретерами были всем известный автор "Горя от ума" Александр Сергеевич Грибоедов и декабрист Якубович.

    Бретера нашего класса звали Саня Аграновский.
    Он вовсе не был ни хулиганом, ни приблатненным отморозком, ни шкодливым пакостником, ни скандалистом.
    Он был хорошо воспитанным сыном в очень интеллигентной семье, с хорошим чувством юмора, вполне общительный и компанейский парень. У него был первый разряд по настольному теннису (игра тоже весьма интеллигентная), которым он очень гордился.
    Строго говоря, он не был даже задирой.
    Он был именно бретер, готовый ответить зубодробительным ударом на любое, даже воображаемое, оскорбление.
    Собственно говоря, смысл бретерства именно в этом - в неадекватно жесткой реакции на внешние поведенческие раздражители.

    Надо сказать, что непосредственно в его "бретерском" деле мне видеть его не довелось. Более того, по моим наблюдениям его бретерство в школе проявлялось лишь в отношении трех-пяти человек, которых он почему-то невзлюбил. Эти его "недруги" вовсе не были слабее его, как вы можете подумать (а один из них был на голову выше его и значительно сильнее), а принцип отбора саниных "недругов" остался для меня загадкой.
    Но так или иначе, уже месяца через два репутация человека, от которого неожиданно можно получить по физиономии, за ним прочно закрепилась, и по-моему после этого в школе он не дрался ни разу.

    Он жил на углу Чкаловского проспекта и улицы Ленина, и время от времени мы проходили этот путь вместе, ибо нам было по пути.
    Я не могу сказать, что мы были большие друзья, но с некоторыми личностями я бы не пошел вместе, даже если бы мы шли в одну сторону. Это естественно.

    И вот, примерно в мае 62-го года я рассказал ему, что я уже открыл купальный сезон на стадионе Ленина.
    Он прямо-таки загорелся этой идеей: искупаться прямо в городе, не дожидаясь лета, - притом можно сослаться родителям на то, что вот, мол, друзьям разрешают... И тому подобное.

    Несколько дней он вынашивал идею примкнуть к нашей компании, но от нее пришлось отказаться: от улицы Ленина до стадиона Ленина - расстояние порядочное, и сделать такую пробежку по утрам он просто не успевал.
    В Карповке же купаться было просто нелепо, в ее мутной и грязной воде в то время уже давно не водились карпы (которые, как я полагаю, не водились в ней и во времена Жуковского, вопреки его утверждениям), да и нравы были далеко не такие свободные как сейчас. Купание практически посреди города могло вызвать активное непонимание населения.

    Правда, еще более "посреди города", у Петропавловской крепости был официальный городской пляж, но он потому и был, что был официальный.

    И тогда Саня решил проблему подручными средствами.
    "Я вчера вечером, - рассказал он мне, - наполнил ванну холодной водой. А сегодня встал и туда бульк! и лежу..."
    Я удивился.
    Одно дело - прыгнуть в ледяную воду открытого бассейна и, проплыв бешеным темпом 10-15 метров, выпрыгнуть на противоположный настил со скоростью выскакивающего на лед пингвина, спасающегося от голодного моржа, и совсем другое - лежать неподвижно в ванне, пусть даже и с водой комнатной температуры.

    Но у меня не было и нет оснований не доверять этому рассказу.
    Будем считать его абсолютно правдивым описанием действительно произошедшего события.
    И пусть этот нелепый пустячок останется скромной памятью моего школьного приятеля, следы которого я потерял уже сорок лет назад.

    Говорили мне, что он давно уже умер.
    Так это или не так, я не знаю.
    По его адресу живут совершенно другие люди, которые даже не слышали такой фамилии.
    А в городском справочнике присутствует единственный Александр Аграновский, но он ровно на пятьдесят лет моложе моего одноклассника.