Так известный в обургских окрестностях латифундист барон Сысой отважно бросился было атаковать герцогские высоты. Его гонцы развозили во все четыре стороны света грамоты, где было написано о потере Обургом за последнюю четырехлетку управления крупнейшими предприятиями, а также об утекании за рубежи вольного города налоговой базы.
    И лишь он, барон Сысой, отличающийся, по мнению его вассалов, редкой отзывчивостью и доброжелательностью, в силах остановить это безобразие.

    И вдруг он ни с того ни с сего рассылает вслед ранее ускакавшим гонцам других, которые на всем скаку дезавуируют оглашенные еще вчера грамоты, и более того!
    Сысоевские гонцы ответственно заявляли, что решение барона посягнуть на герцогство было излишней дерзостью, в которой он глубоко раскаивается, и теперь гонцы уполномочены заявить, что испокон веков в обургских пределах герцога лучше, чем сэр Шварценшофф не было, нет и не надо..

    И если бы этим ограничилось, так ведь нет!
    Несколько дней спустя аналогичный демарш совершил другой претендент не герцогские одежды - ректор-магистр обургского университета Ренко Бонд.
    Он заблаговременно вступил в великокняжескую партию "Все едино!" и с этих, казалось бы, неприступных позиций предпринял штурм заветных высот. Его критика четырехлетнего правления сэра Шварценшоффа не шла ни в какое сравнение с аккуратными сысоевскими нападками на достижения Герцога Обургского.
    Ренко Бонд камня на камне не оставлял от практикуемых ныне в вольном городе и его окрестностях методов управления.
    И, казалось, единственное, на что его можно еще было уговорить - это на обещание не бросать сэра Шварценшоффа в застенки после того, как он, ректор-магистр, сменит нынешнего Герцога в его бывшем фамильном Замке Заветов.

    И что же в итоге?
    Как раз родная партия Ренко Бонду свинью и подложила: мало того, что отказала ему в поддержке, так еще взяла и пожертвовала своим членом ради Герцога!
    Какими именно словами и кто персонально сделал ректор-магистру предложение, от которого тот не смог отказаться, останется, естественно, глубоко внутрипартийным делом, но факт налицо: главное дело, что честность выборов удалось отстоять и на этот раз.

    Что характерно, сэр Шварценшофф от агитации в свою пользу совершенно самоустранился, справедливо рассудив, что лучше всего за него должны говорить его добрые дела.
    Поскольку таких дел накопилось достаточно, то он был почти спокоен за исход Больших перевыборов: как говорится, кто может, пусть сделает больше.

    Но спокоен был Герцог, а не его окружение!
    Может, по причине отсутствия равнозначного количества добрых дел, может, просто по благоприобретенной привычке беспокоиться о начальстве больше, чем того требует ситуация, впрочем, это и не важно.
    Важно, что в квартирах добропорядочных бюргеров стали регулярно раздаваться телефонные звонки, и красивые взволнованные голоса спрашивали в трубку: вы, конечно, знаете нашего Герцога? И, надеемся, вы одобряете, как он руководит вольным городом и его окрестностями?
    А раз так, можем ли мы, его верные друзья и его искренние почитатели, надеяться, что, с вашей помощью, мы испытаем редкое счастье оставаться его подданными еще ближайшие пять лет?

    У кого-кого, а у герцогов верных друзей всегда хватает, так что к концу предвыборной гонки каждый второй житель вольного города, обладающий телефоном, был спрошен, сильно ли он любит сэра Шварценшоффа.
    Больше того, пару раз неизвестные поклонники случайно попадали в квартиру самого Герцога Обургского, чем немало его развлекли...

    Конечно, наличие такого количества преданного ему народа не могло не вселять дополнительную порцию бодрости духа в герцога.
    А решение суда о безосновательности претензий неугомонного сэра Олле Наумми к способу, которым сэр Шварценшофф был выдвинут в Герцоги на второй срок, и вообще сняло последние препятствия на пути к честным перевыборам.

   3 декабря 2003 года

     (Конец Двадцать седьмой хроники)

     Полный список "Хроник"