|
"Мертвые души"
Смутное ощущение откровенной авторской неудачи преследовало меня при чтении второго тома.
И хотя сознанием я понимал, что это - Гоголь, предтеча всей российской литературы девятнадцатого века, я ничего не мог с собою поделать.
Уже на третьей странице несостоявшейся второй части поэмы во всем своем ленивом сибаритстве показался призрак Обломова.
Несправедливо забытый Костанжогло повторял деятельного и удачливого Шольца.
Мелькнули намеком "Очерки бурсы".
Далее почудился Салтыков-Щедрин со своими чудо-губернаторами из города Глупова.
Прошаркал старенький князь, вокруг которого развернулась нешуточная интрига "Дядюшкина сна".
Показался мимоходом строгий, но справедливый купец из Мамина-Сибиряка.
Давайте предположим,
что рукопись
была сожжена автором
не потому, что была хороша...
|
Не сожги Гоголь (в припадке самокритического самоотречения) свою рукопись - вся российская литература двинулась бы другим путем.
Был бы он хуже ли, лучше ли - трудно сказать, но что он был бы принципиально иным - несомненно.
Много известных сейчас имен даже бы не появилось на российском литературном Олимпе, иные бы герои вдохновляли бы наших прапрадедов, и вся история Государства Российского была бы иной.
Но не мог Гоголь не сделать этого.
Ибо не было в сороковых годах позапрошлого века человеческих типов, которых так прозорливо угадал он в сожженной книге.
Люди, описанные им, - были, характеры, нарисованные им, - были, а типов - не было.
Сорок-пятьдесят лет спустя они выросли, вызрели, стали типичными, узнаваемыми, требующими описания, осмысления и классификации.
Вот тогда и появились они в литературе вместе со своими авторами Чернышевскими, Боборыкиными, Лесковыми, Толстыми, Тургеневыми, Гончаровыми и Островскими.
Их мы и читаем (или не читаем), запоминаем, размышляем, и опровергаем...
И даже подражаем всяким Рахметовым, Безуховым, Базаровым и даже Прутковым (который Козьма).
А продолжение "Мертвых душ" не состоялось, и не могло состояться, поскольку все было закончено в первой части.
Начиная с раскрытия главного секрета интриги и кончая характером главного героя.
Потому что в втором томе он выписывается автором не как ловкий интриган с нестандартным подходом к людям и обстоятельствам, а как заурядный мелкий мошенник.
|
Чичиков потому не думал о Хлобуеве, что все мысли были заняты приобретенною покупкою. Он исчислял, рассчитывал и соображал все выгоды купленного имения. И как ни рассматривал, на какую сторону ни оборачивал дело, видел, что во всяком случае покупка была выгодна.
Можно было поступить и так, чтобы заложить именье в ломбард.
Можно было поступить и так, чтобы заложить одних только мертвецов и беглых.
Можно было поступить и так, чтобы прежде выпродать по частям все лучшие земли, а потом уже заложить в ломбард.
Можно было распорядиться и так, чтобы заняться самому хозяйством и сделаться помещиком, по образцу Костанжогла, пользуясь его советами, как соседа и благодетеля.
Можно было поступить даже и так, чтобы перепродать в частные (руки) имение (разумеется, если не захочется самому хозяйничать), оставивши при себе беглых и мертвецов. Тогда представлялась и другая выгода: можно было вовсе улизнуть из этих мест и не заплатить Костанжогле денег, взятых у него взаймы.
Словом, всячески, как ни оборачивал он это дело, видел, что во всяком случае покупка была выгодна.
|
|
Так что несмотря на прозорливость в характерах и типах, по тому, что осталось для любопытствующих потомков, то есть - для нас с вами, никак нельзя сказать, что вторая часть была лучше или хотя бы вровень с первой.
Напротив, последняя из сохранившихся частей несет в себе такой унылый заряд назидательности вкупе с какой-то совершенно заурядной историей о подделке завещания, что может быть оно и к лучшему, что Гоголь распорядился рукописью так, как распорядился.
Давайте предположим, наконец, что рукопись была сожжена автором не потому, что была хороша, а наоборот, именно потому, что была плоха - и успокоимся на этом.
Предположим (и даже порадуемся), что все завиральные идеи самосовершенствования человека, на разработку которых русская литература потратила еще полтора века (и потратит еще неизвестно сколько времени и с тем же результатом - то есть абсолютно безрезультатно!) были Гоголем своевременно отвергнуты и ликвидированы.
Такое предположение не только не умаляет его гения, но наоборот возвышает его еще более.
Обложка
Предыдущий номер
Следующий номер
|
|
