Реклама Rambler's Top100 Service     Все Кулички
 
Заневский Летописец
 
    Виртуальный орган невиртуальной жизни
01.08.2001         N 599   

"Мать"


(Начало)
     ...вернемся, однако, к литературе.
     Почти единственную бытовую подробность можно обнаружить в главе XIX первой части:
     "По канцелярии суетливо бегал низенький, лысый человечек на коротких ногах, с длинными руками и выдвинутой вперед челюстью. Не останавливаясь, он говорил тревожным и трескучим голосом:
     - Жизнь становится дороже, оттого и люди злее. Говядина второй сорт - четырнадцать копеек фунт, хлеб опять стал две с половиной..."
     Года два назад я предпринял некоторые попытки поиска по разнообразной литературе старых цен на разные товары. Чтобы подсчитать инфляцию рубля за двести лет.
     Несмотря на отрывочность и явную несерьезность источников, некоторые восприняли результаты моих подсчетов почти за экономическое исследование.
     Впрочем, цифры не врут, врут люди, которые их используют.

     Если же применить математические формулы для подсчета инфляции (по мясу) по данным Горького и Пыляева, обнаружим, что слова "лысого человечка" легко опровергаются: мясо за весь девятнадцатый век дорожало всего на 2,3 процента в год.

     Современная передовая (американская, разумеется) экономическая наука утверждает, что для того, чтобы деньги не залеживались в чулках и других неподходящих местах, инфляция государственной валюты должна составлять от 2 до 3 процентов в год.
     То есть, соответственно должна дорожать и жизнь (расти цены) и соответственно подтягиваться за ними и зарплата.
     Что (в общем) и происходит.
     Таким образом, на данном примере видно, что подорожание жизни в девятнадцатом веке в России было довольно умеренным.

     Это говорит о том, что люди всегда жаловались на дороговизну жизни.
     Вот это и является жизненной и литературно-художественной правдой.

     Впрочем, как я уже отмечал, нельзя обсуждать цены (расходы) в отрыве от доходов. А насколько быстро доходы поспевали за подорожанием жизни - тоже неизвестно.
     О доходах рабочих по произведению "Мать" ничего сказать нельзя.
     Упоминается только борьба против нового побора хозяина фабрики на осушение болота "по копейке с рубля", но много или мало это было в реальных деньгах для каждого рабочего - сказать трудно.

     Но социальная система все-таки как-то работала. Невозможно сказать, как именно, но работала.
     Например:     

     "Павел был болен в субботу, когда вывесили объявление директора о сборе копейки; он не работал и не знал ничего об этом".
     И дальше:
     "В понедельник Павел снова не пошел работать, у него болела голова".
     Значит, можно было как-то, говоря современным языком, бюллетенить; непонятно как и на каких условиях, но можно... И это не грозило ни увольнением, ни голодной смертью...
     "Но в обед прибежал Федя Мазин... и сообщил:
     - Идем! Вся фабрика поднялась. За тобой послали...
     Павел молча стал одеваться".
     И пошел бороться за справедливость.
     Что, кстати, тогда было столь же опасно, как и в любое другое время, в любую эпоху, в любой исторический период и при любой власти.

     Собственно говоря, это все, что мне удалось наскрести о бытовой стороне жизни в начале века.


     И еще несколько разнородных замечаний.

     "Был он (Сизов) бледен, борода у него растрепалась и тряслась...
     - Задавило на фабрике сына моего, Матвея, вы знаете...
     ...Сизов поднял руку, потряс ею и продолжал:
     - Старик говорит, - вы меня знаете! Тридцать девять лет работаю здесь, пятьдесят три года на свете живу".
     Читаю на днях в российской газете про российскую бабушку:
     "Бабушке моей 72 года, поехала в тур-поездку со своим бойфрендом..."
     Бог с ним, с американизмом, можно и перевести: бабушка со своим приятелем поехала развеяться, мир посмотреть, себя показать.
     Скажите ей или ее "бойфренду", что они старики - обидятся. Хотя борода седая, и зубы не свои.
     Психология изменилась.

     Павел говорит речь на митинге по поводу несправедливого "мелиоративного" налога - копейка с рубля.
     "Товарищи! - повторил он, черпая в этом слове восторг и силу. - Мы - те люди, которые строят церкви и фабрики, куют цепи и деньги, мы - та живая сила, которая кормит и забавляет всех от пеленок до гроба...
     - Мы всегда и везде - первые в работе и на последнем месте в жизни. Кто заботится о нас? Кто хочет нам добра? Кто считает нас людьми? Никто!..
     - Мы не добьемся лучшей доли, покуда не почувствуем себя товарищами, семьей друзей, крепко связанных одним желанием - желанием бороться за наши права...
     - Пора, товарищи, понять, что никто, кроме нас самих, не поможет нам! Один за всех, все за одного - вот наш закон, если мы хотим одолеть врага!.."
     А потом удивлялся и огорчался: "не поверили люди моей правде".
     А о чем он говорил? Об их заботах и нуждах?
     Моральная программа-максимум - это прекрасно, но был ли повод для ее изложения?

     И еще:
     "Однажды покойник муж пришел домой поздно ночью, сильно пьяный, сбросил с постели на пол, ударил в бок ногой и сказал:
     - Ступай вон, сволочь, надоела ты мне!
     Она, чтобы защитить себя от его ударов, быстро взяла на руки двухлетнего сына и, стоя на коленях, прикрылась его телом, как щитом.
     Он плакал, бился у нее в руках, испуганный, голенький и теплый".
     Н-да...
     Мать, однако...


Обложка      Предыдущий номер       Следующий номер
   А Смирнов    ©1999-2001
Designed by Julia Skulskaya © 2000