Реклама Rambler's Top100 Service     Все Кулички
 
Заневский Летописец
 
    Виртуальный орган невиртуальной жизни
08.05.2001         N 542   

Москва. Первая встреча.
(Уинстон Черчилль)


(Начало)


Черчилль. Тегеран, 1943 год. Сталин. Тегеран, 1943 год.      На государственную дачу N 7 я вернулся вовремя, к завтраку.
     Погода была прекрасной. Это была как раз такая погода, какую мы особенно любим в Англии, - когда она у нас случается. Я решил, что мы пойдем осмотреть местность. Государственная дача N 7 была красивым, большим, совершенно новым загородным домом, стоящим среди соснового леса площадью около 20 акров, окруженная лужайками и садами. Там были прекрасные дорожки, и было приятно в хорошую августовскую погоду полезть на траве или на хвое. Там было несколько фонтанов и большой аквариум с многочисленными видами золотых рыбок, которые были такими ручными, что брали корм из рук. Я завел для себя порядок кормить их каждый день. Весь участок был окружен забором высотой, возможно, 15 футов, который охранялся с обеих сторон значительным числом полицейских и солдат. Примерно в 100 ярдах от дома находилось бомбоубежище. При первом же представившемся случае нас привели туда. Это было бомбоубежище самого последнего и самого роскошного типа. Лифты, расположенные на обоих концах бомбоубежища, опускают вас на 80-90 футов под землю. Там имелось 8 или 10 больших комнат внутри бетонного помещения со стенами большой толщины. Комнаты отделены одна от другой тяжелыми скользящими дверями. Освещение было яркое. Мебель была модной, пышной и ярких цветов. Меня больше привлекали золотые рыбки.


     Этим вечером мы были на официальном обеде в Кремле, на котором присутствовало около 40 человек, в том числе некоторые высокопоставленные военные, члены Политбюро и другие высшие официальные лица. Сталин и Молотов радушно принимали гостей. Такие обеды продолжаются долго, и с самого начала было произнесено в форме очень коротких речей много тостов и ответов на них.
     Распространялись глупые истории о том, что эти советские обеды превращаются в попойки. В этом нет ни доли правды. Маршал и его коллеги неизменно пили после тостов из крошечных рюмок, делая в каждом случае лишь маленький глоток. Меня изрядно угощали.

     Во время обеда Сталин оживленно говорил со мной через переводчика Павлова.
     "Несколько лет назад, сказал он, - нас посетили Джордж Бернард Шоу и леди Астор".
     Леди Астор предложила пригласить Ллойд-Джорджа посетить Москву, на что Сталин ответил:
    "Для чего нам приглашать его? Он возглавлял интервенцию".
     На это леди Астор сказала:
     "Это неверно. Его ввел в заблуждение Черчилль".
     "Во всяком случае, - сказал Сталин, - Ллойд-Джордж был главой правительства и принадлежал к левым. Он нес ответственность, а мы предпочитаем открытых врагов притворным друзьям".
     "Ну что же, с Черчиллем теперь покончено", - заметила леди Астор.
    "Я не уверен, - ответил Сталин, - в критический момент английский народ может снова обратиться к этому старому боевому коню".
    Здесь я прервал его замечанием:
    "В том, что она сказала, много правды. Я принимал весьма активное участие в интервенции, и я не хочу, чтобы вы думали иначе".
    Он дружелюбно улыбнулся; тогда я спросил:
     "Вы простили мне?"
     "Премьер Сталин говорит, - перевел Павлов, - что все это относится к прошлому, а прошлое принадлежит богу".


     Было уже за полночь, а Кадоган не появился с проектом коммюнике.
     "Скажите мне, - спросил я, - на вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?".
     Эта тема сейчас же оживила маршала.
     "Ну, нет, - сказал он, - политика коллективизации была страшной борьбой".
     "Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, - сказал я, - ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей".
     "С 10 миллионами, - сказал он, подняв руки. - Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали тракторы крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить зто крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой, и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском".

     Это последнее выражение было новым для меня в этой связи.
     "Обсудив с ним это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов".
     "Это были люди, которых вы называли кулаками?"
     "Да", - сказал он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: "Все то было очень скверно и трудно, но необходимо".
     "Что же произошло?" - спросил я.
     "Что ж, - ответил он, - многие из них согласились пойти с нами. Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками".
     Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал:
     "Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но мы неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием".

     Я воспроизвожу эти воспоминания по мере того, как они приходят мне на память, и помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина.
     Я не повторил афоризм Берка: "Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ". В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух.


Примечание.
     Воспоминания Черчилля были изданы в Советском Союзе с пометкой "Продаже не подлежит".
     Текст публикуется по журналу "Слово", номер 5, 1990 год.
     Переводчик не указан.


Второе примечание.
     Как известно, в 1953 году Уинстон Черчилль получил Нобелевскую премию по литературе. За какие именно литературные труды - мне неизвестно.
     Но литературная бездарность автора вышеприведенных воспоминаний настолько очевидна, что точка зрения СССР о том, что Нобелевская премия является прежде всего политическим инструментом, кажется мне вполне оправданной.


Обложка      Предыдущий номер       Следующий номер
   А Смирнов    ©1999-2001
Designed by Julia Skulskaya © 2000