Есть, оказывается, и еще один нюанс.

     Жалование Гани составляло две тысячи рублей. И судя по тону автора ("даже и две тысячи"), было не самым маленьким для чиновника такого ранга. Правда и семейство было у него тоже не маленькое: сам Ганя, сестра, брат-гимназист, мать и отец, "отставной генерал Иволгин".

     Вот, кстати!
     Генерал Епанчин, владелец двух доходных домов, откупщик, влиятельное лицо в "некоторых солидных акционерных компаниях" и человек со связями платит жалованье в две тысячи рублей в год сыну другого генерала.
     А тщеславный и самолюбивый генеральский сын вынужден эту подачку брать...
     Да еще, скрепя сердце, соглашаться нанимать квартиру с возможностью поднаема "жильцов с пансионом", чтобы хоть чуть-чуть увеличить доходы семейства. Тоже своего рода откуп, хотя "и труба пониже, и дым пожиже" нежели у благополучного генерала Епанчина.
     Федор Михайлович ничего не говорит, имел ли генерал Иволгин хоть какой-нибудь "пенсион". Но если и имел, то очевидно, что он был существенно менее ганиного заработка.

     И в этот момент, когда Ганя, считающий себя человеком "с некоторым блеском и будущностью" вынужден подрабатывать дешевым пансионом для безликих Птицыных и прохиндеев Фердыщенко, появляется какой-то малахольный князь с нищенским узелком в руке, и его (Гани) "благодетель"-генерал определяет его каллиграфические способности в "тридцать пять рублей в месяц, с первого шагу".

     Казалось бы, что за дело Гавриле Ардалионовичу до начального оклада постороннему человеку, который, кстати, впятеро меньше его собственного?
     Но не зря несколькими страницами ранее Ганя был охарактеризован как человек "с душою черною, алчною, нетерпеливою и завистливою".

     Зависть капнула ему в душу от монолога генерала, который в две минуты рекомендовал (фактически, навязал) князя Гане в жильцы, одолжил (без всяких просьб!) четвертную и пообещал "приискать не тугое местечко в канцелярии". И за тридцать пять рублей!

     Гане, наверное, столько благ в целый год не выпадало. Тянул, надо полагать, свою чиновничью лямку с самых низов, с жалких "семнадцати рублев в месяц", пока своим усердием и епанчинской щедростью не стал получать вдесятеро больше.

     А тут - на тебе! Приехать не успел, а уже и пряники...

     Планировка ганиной квартиры практически в точности повторяет то скромное описание коммуналок, которое я давал выше.

     Но к описанию Федора Михайловича я бы все-таки рискнул добавить пару слов. "Парадные" или хозяйские комнаты выходили окнами, надо думать, на улицу, а сдаваемые жильцам - во двор. Очевидно, что если бы не бедность, понуждающая сдавать комнаты жильцам, то они предназначались для хозяйских спален.
     Назначение "залы, обращавшейся, когда надо, в столовую" теперь достаточно прочно забыто, поэтому я не буду делать никаких предположений на эту тему.
     Но думаю, что в то время и в той среде "залой" называли эту комнату уже только по традиции, потому что обедать приходилось в ней каждый день, а функции "залы" (не представляю, какие именно) она выполняла редко и нерегулярно.
     Точно так же теперь уже не совсем ясно и назначение "гостиной", тем более, что таковой она бывала только поутру, превращаясь к вечеру в ганин кабинет и спальню. Неужто в то время гостей принимали только по утрам?
     Скорее всего, это название - тоже только дань традиции.
     Любопытно, что старшего и младшего Иволгиных поселили в дальней спальне, которая при благоприятных обстоятельствах служила жильем прислуге. Еще любопытнее, что самого генерала заставляли ходить только через кухню и по черной лестнице. (Впрочем, смысл этого ограничения вполне объясняется несколько дальше.)

     Собственно говоря, на этом описание бытовых подробностей жизни в Петертбурге у Достоевского заканчиваются. Все остальные адреса даны черезвычайно скупо и не позволяют определить настоящее местоположение описываемых мест. Но кое-какие любопытные подробности иногда проскальзывают...

(продолжение)