Кстати, я обратил его внимание на свои творческие разработки его языковой схемы, и он ответил, что обязательно их изучит и пришлет мне отчет на украинском языке, который знает в совершенстве.
    

" Помнится, "большой боцманский загиб" содержит волшебное число неповторяющихся выражений. "

Но, к счастью, почему-то не шлет.
     Может быть, не изучил еще мое творческое наследие, а возможно оно ему не понравилось, и он подбирает язык для выражения своих возражений в соответствии с крепостью последних.
     Так или иначе, но я даже рад этому обстоятельству, потому что совершенно не представляю, что же я буду делать с письмом на настоящем украинском языке: понять его почти невозможно, а переводить нечем и некому, да и неуместно как-то - все-таки родня русскому.

     Что же касается крепости возражений, то тут и думать особенно нечего, ибо еще Ломоносов отранжировал все языки по наилучшей приспособленности к этому делу. Насколько я помню, для этого он считал наилучшими немецкий и русский языки.

     Русский - само собой.
     Помнится, "большой боцманский загиб" содержит волшебное число неповторяющихся выражений: двести пятьдесят шесть, то есть два в восьмой степени. Впрочем, я могу ошибиться в ту или иную сторону на десяток-другой выражений. Но это несущественно.

     Немецкий же язык хорош в этом отношении еще и тем, что все двести пятьдесят шесть русских выражений спокойно умещает в одном слове.
     Разумеется, оно при этом теряет некоторую долю своей крепости и самобытности, но согласитесь, что в этой краткости имеется, говоря по-немецки, определенный шарм.

     Вот как пишет об этом Le Vent:
     "Когда немецкий мастеровой промахивается молотком по гвоздю в пользу пальцев, он ничего не выдумывает, а просто кратко и очень даже фамильярно сообщает всем окружающим о молотке, гвозде и своих ощущениях."

     И я с ними обоими вполне согласен: куда уж короче, сколько букв при этом ни используй, а слово все равно только одно.

     В одной старинной молодежной повести ("Возвращение к горизонту" Владимира Краковского) я прочитал забавный диалог персонажей по этому поводу.
     Примерно так:
     "- У нас, у русских ужасно много длинных слов. Как у картофелесажалок.
     Я удивился.
     - У каких картофелесажалок?
     - У немцев. Я читал, что они изобрели потрясающую картофелесажалку..."

     К сожалению, этот диалог и сам замечательный термин "картофелесажалка" совершенно не стыкуется с рассуждениями о крепости национальных выражений, но продукт из результатов деятельности картофелесажалок получается примерно одинаковой крепости. По-русски он называется "самогон".
     Здесь надо отметить, что как только дело доходит до настоящего мужского занятия: выпивки - немцы мгновенно перестают выпендриваться со своими длинными словами и называют продукт даже короче русских - "шнапс".
     И все всем понятно.

     Но как только переходят к закуске, все начинается сначала.

     Мужик в бар заходит:
     - Мне рюмку шнапса и чивирзднеркильмаскишбрунгальдмерк с лимоном!
     Бармен:
     - Простите, чивирзднеркильмаскишбрунгальдмерк с чем?