В опросе "Глава государства тысячелетия" с отрывом в десять раз победил Петр I - 71%.

      Ничего удивительного в этом нет.
      Просто благоприятное совпадение ряда причин.
      Первая из них - это, конечно, гениальный роман Толстого. При этом, на мой взгляд, наиболее гениальным (как будто может быть что-то более гениальным или менее гениальным!) является исключительно точно найденное соотношение между общеупотребительными словами и уже почти забытыми старорусскими.
      В результате некоторое количество непонятных слов не мешает чтению, но создает дополнительный колорит и делает читателя практически современником Петра или наоборот - Петра - современником читателя.
      Любопытно, однако, (я где-то читал), что первоначально Толстой написал про Петра I пьесу, в которой изобразил его жестоким самодуром и угнетателем народа. Это было понятно - классовый подход прежде всего.
      Был поставлен спектакль, который посетил Сталин. Сталину спектакль не понравился. Естественно, драматургу об этом сообщили...
      Поэтому сейчас мы имеем возможность читать прекрасный роман о мудром правителе, повернувшем замшелую Россию на интенсивный путь развития.
      Вторая причина - время удаления Петра от нашей эпохи. Оно не столь "темно и забыто" как, например, время правления Калиты, но и не так близко, как Николая Палкина (прозвище современников Николая Второго), чей всплеск популярности (один процент!) объясняется чисто политическими причинами.
      Третья - происхождение. Петр является дальним потомком какого-то полумифического Ивана Кобылы и никак не связан с Рюриковичами, которые, кстати, были пришлыми варягами. Прямая линия Рюриковичей (это еще надо исследовать, насколько она прямая, но примем за аксиому) оборвалась со смертью царя Федора, с коим новоизбранный Михаил Романов в никаком родстве не состоял.
      То есть Петр в теперешнем сознании народа последний чисто русский царь. Екатерина, при всей ее заботливости к укреплению России, - немка, равно как и все ее потомки.
      Четвертая - разумеется, популярный фильм с блестящей работой Симонова, ну и масса других пропагандистских (хотя и художественных, и талантливых) книг, фильмов, спектаклей, картин, опер и оперетт. Все они в трактовке деяний Петра идут ровным кильватерным строем концепции Сталина, чутко угаданной последним из графов Толстых.
      Ну и пятая - не могу не упомянуть, как житель своего города, это рукотворный памятник Петру - город Санкт-Петербург.

      Вот практически и все составляющие нынешней высокой и устойчивой популярности Петра Великого.
      Потому что говорить о каком-то особо важном для страны реформаторстве именно Петра представляется достаточно сомнительным.
      Любое реформаторство любого исторического персонажа ведет страны именно туда, куда они приходят, а совсем не туда, куда ему хотелось бы.
      Неизвестно, что бы случилось, не встань Россия при Петре на "европейский путь развития". Победи тогда "боярская партия" - совершенно не очевидно, что случилась бы многовековая "эпоха застоя".
      Пример тому - Япония. Имея практически феодальный строй и веками проводя очевидно изоляционистскую политику, она имела к началу двадцатого века лучший в мире военный флот, а спустя 50-70 лет стала одной из ведущих мировых держав.
      Так что прогрессивность деяний Петра Первого во многом сформирована в нашем сознании именно эмоциональными воздействиями культурных явлений, о которых я говорил в начале, а не результатами его государственной деятельности.
      Вот что писал историк В.О. Ключевский.
      "Реформа Петра была борьбой деспотизма с народом, его косностью. Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народно просвещение, ... хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная."
      Остается добавить две вещи.
      С момента написания этих строк прошло еще сто лет - загадка остается в том же состоянии.
      Но даже в этой краткой цитате великий историк рисует несколько более противоречивый образ реформатора, чем все наше искусство последнего века.